Владыка Николай (Кутепов) вспоминает

О детстве и юности

С раннего детства я полюбил диаконское служение. Еще мальчишкой слушал пластинки со службами в Троице-Сергиевой Лавре и подражал диакону. Всю жизнь, начиная со своей учебы в семинарии, я хотел быть диаконом, потому что именно диакон призывает народ к молитве, ведет церковную службу. Господь судил иное.

* * *

Я всего один день был в пионерах. На другой - мать заметила галстук и тут же его с меня сняла… Помню эпизод: в школе узнали, что я хожу в храм. Я учился еще в младших классах. И вот когда однажды пришел в школу, то все три класса (или четыре, не помню, сколько уж их было) кричали мне в лицо: "Поп! Поп! Поп!" Они и не предполагали тогда, как оказались правы

* * *

В юности я стремился стать доктором. Мне очень нравилась эта профессия. Но шансы для меня в те времена поступить в медицинский институт практически равнялись нулю. Ну вот, и пошел я в механический, хотя с математикой всю жизнь был не в ладах.

О войне

Воевал так же, как и все... После окончания школы нам, 17 - 18-летним мальчишкам дали отдохнуть один месяц, а потом призвали. Сначала я был направлен в оружейно-пулеметное училище в Туле, а затем, через два месяца подготовки, на фронт, на пополнение частей, которые пришли из-под Сталинграда. Нас отправили в Ртищево, там сформировали полк, довезли на поезде до станции Филоново, а от Филоново к Калачу мы пешком топали.

* * *

Я был единственный сын в семье, но ведь моей матери не пришло в голову не пускать меня на фронт, укрывать. А сколько матерей тогда провожали по пять-шесть своих сынов и не дождались ни одного. Они же не стали винить в этом Родину. Дав своим детям жизнь, они понимали, что те положили ее также ради жизни, только нашей с вами.

* * *

Воевать мне пришлось недолго - около года. Но я успел вкусить все "прелести" войны: и артобстрел, и танковые атаки, и бомбежки. Пули как-то обходили меня, вероятно молитвами матери. Я только дважды был легко ранен, но вот, пострадал от мороза - в одном из сражений обморозил ноги. Попал в госпиталь, ампутировали трети ступней обеих ног, признали негодным к службе.

* * *

Я никогда не был комсомольцем, поэтому ни о каких руководящих должностях даже вопроса не вставало. Все мы были солдаты и просто выполняли свой долг - защищали Родину… Когда случилась беда, беда всенародная, никто не обращал внимание, христианин ли ты, мусульманин ли, верующий или атеист. Я, например, котелок с солдатской кашей делил с татарином-мусульманином. Не знаю, известно ли было комбату мое православное вероисповедание или нет, но только после одного тяжелого боя он сказал: "Ребята, я вас всех представляю к медали "За отвагу"". Правда, я этой медали так и не увидел. Меня вскоре ранило, и я был демобилизован.

* * *

Служба в армии всегда считалась большой честью для мужчины. Он защищал тот семейный очаг, который поддерживала женщина. В моем роду почти все мужчины, все мои дяди по линии отца, были людьми могучими, здоровыми и еще до революции служили в царской гвардии. Один из них, Семен Федорович Кутепов, остался служить в армии и после 17-го, воевал в Великую Отечественную и даже вошел в русскую литературу в образе генерала Серпилина в романе Константина Симонова "Живые и мертвые".

* * *

Стрелять в человека - грех, безусловно. Но еще больший грех - заставлять человека стрелять в себя, то есть провоцировать убийство. Война и есть подобного рода провокация... А ежели мы с вами оглянемся на русскую историю, то заметим одну особенность: Русь никогда не начинала войн, она лишь оборонялась, защищала себя и приходила на помощь братским славянским народам. Поэтому, стрелять, преследуя личные цели, - одно, а стрелять во имя спасения своего Отечества, своего народа, ради спасения своих детей от неминуемой гибели - совсем другое. Это уже не грех, а высший предел любви - положить душу свою за други своя.

О своих учителях

На моем жизненном пути были три архиерейских личности, которые сыграли огромную, если не решающую роль в моем становлении, человеческом и пастырском. Во-первых, архиепископ Тульский Виталий (Введенский). Он был когда-то женатый священник, воспитавший двух сыновей, волею Божией принявший монашество и рукоположенный во епископа. Когда он служил, то чувствовалось какое-то благоговение от его служб. Он и умер на кафедре… Служил каждое воскресенье, каждый праздник, к службе относился не как к работе - ко внутренней потребности своей души. И я почувствовал это.

Вторым был Владыка Антоний (Марценко), человек сложной судьбы. Я долгое время иподиаконствовал при нем, был секретарем, вторым келейником. Владыка Антоний какое-то время служил за границей. И вот, когда начался последний этап в жизни "отца народов", Владыку забрали в места "не столь отдаленные" на 25 лет. А было ему 67. Владыка погиб в лагерях. Я очень переживал, даже писал ему. Мне тогда больше всего хотелось быть с ним. Тогда-то я и подумал впервые о том, что приму монашество, но полагался во всем на Всевышнего.

Третий архиерей - Владыка Гавриил (Огородников) Вологодский. Он принял меня вопреки всему. Ведь когда я не попал в академию, учитывая то, что был связан с Владыкой Антонием, меня почти месяц держали под "домашним арестом". В чем это заключалось: в 9 часов утра я являлся в органы государственной безопасности, где меня держали до 2-х часов ночи, а с 2-х часов ночи начинался допрос. Но так как за мной ничего не было, через месяц они потеряли ко мне интерес.

Тульский епископ от меня отказался, даже написал в Синод, чтобы домой меня не присылали. А вот Владыка Гавриил не побоялся, принял. Сначала я был помощником псаломщика в Череповце, в соборе, потом, в 1953-м был рукоположен во диакона и полтора года служил в Строгановской церкви в городе Устюжне, откуда и поступил в академию.

Вот этим трем архиереям я бесконечно благодарен за их участие в моей судьбе. Всю жизнь я стремлюсь в чем-то походить на них.

* * *

Не то чтобы мне не хотелось иметь семью, просто как-то не складывалось. И когда я окончил семинарию и встал вопрос, что мне делать дальше: ведь для того, чтобы стать диаконом или священником, нужно либо жениться, либо принимать монашество. Тогда я отправился с одним своим товарищем в Козельск, где доживал свой век последний оптинский старец Мелетий. Он нас принял, довольно долго со мной разговаривал и благословил на монашеский постриг. Вот тогда я уже нарушить благословения не мог.

О святительском служении на разных кафедрах

В Ростове ситуация сложилась тяжелая. Уполномоченным по делам религий был бывший начальник управления КГБ. Запрещены были земные поклоны, запрещено было ездить по епархии, запрещено было причащать детишек. Я это все нарушил, за что тут же был назван религиозным фанатиком, мракобесом и так далее. Меня без конца вызывали к уполномоченному, дебаты с ним шли по 5-6 часов. Закончилось все моим переводом из Ростова во Владимир.

* * *

Из Владимира меня "попросили" уехать "в 72 часа". Несколько месяцев я служил в Калуге, а затем меня назначили сюда, в Нижний Новгород… Здесь поначалу было все то же самое.

Помню, один уполномоченный по делам религии, к которому меня почти каждый день вызывали, когда я являлся на прием и просиживал по несколько часов, в конце концов передавал мне через секретаря ответ: "Принимаю только членов партии". А на следующий день все повторялось: мне звонили по телефону и вызывали к уполномоченному. И все же я его пересидел.

О судьбе

Судьба - понятие обтекаемое, но в то же время, вполне определенное. Для тех, кто интересуется родным языком, думаю, не составляет труда увидеть, что это слово состоит из двух: "суд Божий". Господь судит нас за наши поступки, дела и мысли. Судит, но не осуждает, наставляя нас на путь покаяния и исправления. Этот путь может проходить и сквозь радости и сквозь скорби, сквозь гонения и сквозь болезни, главное для человека - увидеть этот путь и ступить на него.

И не следует бояться трудностей, бесконечно скорбеть и пребывать в унынии, ведь мы же с вами знаем, что непосильного креста Господь никому не дает.