Всегда в храме. Памяти монахини Серафимы (Пономарёвой) // Моя надежда №3(43) 2017

«Самое главное для меня — храм», — смахивая слезу, говорит пожилая монахиня в инвалидном кресле. Опрятная, чуть согбенная, а в глазах играют лучики солнца. Кажется, вот-вот с ее уст сорвется родное и знакомое: «Радость моя!» Стоящий рядом юноша ласково обращается: «Матушка Серафима, нам пора». Я не ослышалась? Серафима! Она вступает в беседу легко и охотно. Слово за слово, веха за вехой развертывается полотно ее жизни. Такое оно уже все ветхое, залатанное, местами с прорехами, но удивительно цельное. Не выпороть, не наставить другой кусок, иначе получится совсем другая история. Ведь прошито оно слезами и скорбями, верой и упованием, добропобедным: «Слава Богу за все»! Передо мной — первая и старшая алтарница Староярмарочного собора, правая рука покой- ного владыки Николая (Кутепова) в некогда кафедральном храме, хранительница его порядка и благолепия.


09

Как к Богу приучали

— Род у нас был верующий. Бабушка Устинья водила внучат в храм с малых лет. Бывало, устану, захочется присесть, а бабушка мне: «Вон, Боженька-то с палочкой идет. Нельзя садиться». Я и опять стою около нее. А сейчас посмотришь, как дети себя в храме ведут… (Вздыхает). Мама нас поднимала в шесть утра на молитву. Прочитаем «Отче наш», «Богородицу», по- молимся за папу, маму, бабушку. Потом она скажет: «Идите досыпайте». То, что заложено в детстве, всегда очень крепко. 

Зина (так звали ее в миру) ни в пионеры, ни в комсомол не вступала. Не снимая носила крест и, сколько себя помнит, всегда ходила в храм. Воспитывалась она в большой семье. Отец умер рано, оставив маму и шестерых детей. Поэтому работать пришлось с 13 лет. Сначала жила в няньках в семье кадрового офицера, вела дом и присматривала за сыном хозяев, а как паспорт получила, устроилась на чулочную фабрику оверлочницей. В 1941 году почти всех работниц отправили на фронт санитарками, а ее не взяли: ей еще 18 лет не было. Вместо чулок они шили обмотки для солдат, по 8–12 метров длиной. Бойцы наматывали их на ноги поверх ботинок — вместо сапог.10

В 1942 году Зина заболела брюшным тифом. Врач сказал ее старшей сестре Павлине: «Забирайте ее домой, лечить нечем». Температура держалась больше недели выше сорока. Приезжала фельдшер из Рожнова — только махнула рукой: нет, не поправится. Но мама теленка заколола, молоком отпаивала, травы заваривала. На Бога уповала! В первое время после кризиса даже ноги у девушки отказали. Но уже через полгода Зинаида трудилась в керженском лесу на лесоповале. Пленных немцев кормила.

После войны Зинаида устроилась на завод аппара- туры связи им. А. С. Попова, где 32 года проработала в гальваническом цеху, в три смены. Окончила курсы по гальванике, сдала на 5-й разряд и трудилась мастером. На вредном производстве приходилось иметь дело с сильнейшими ядами — цианистым калием и натрием.

11Всего год оставался до пенсии, когда она заболела раком. Перенесла тяжелую операцию, облучение. Врачи дали первую группу и отправили умирать. Больше двух лет не проживешь, обещали. Но Господь снова поставил на ноги.

— Я на себя страсть не нагоняла. Думала: сколько даст Бог, столько и проживу.

С работы Зинаиду не отпустили: ценили ее огромный опыт — и перевели на более легкую. А как вышла на пенсию, пошла работать в храм. Вскоре после тяже- лой болезни умер муж, а единственный сын Лев уехал учиться в Рязань на десантника. Видимо, Богу было угодно, чтобы отныне она проводила жизнь в посте и молитве.

Монашеский пример

В Высоковской церкви, в то время ближайшей от дома, Зинаида мыла полы, стояла у подсвечника. Там она и познакомилась с монахинями из бывшего Крестовоздвиженского монастыря. Матушки Марина, Агриппина и Анна после закрытия обители жили на частной квартире, работали в больнице, а в Высоковской церкви пели на клиросе. Когда храм открывали, сестры принесли туда большие иконы из разоренного монастыря: Спасителя в терновом венце, «Знамение», Иверскую, Черниговскую, преподобного Серафима Саровского... Они рассказывали Зинаиде, как был обретен на поле недалеко от храма Пурехский Животворящий Крест, он по сей день стоит в храме и почитается его главной святыней. Показывали часовню, где была захоронена последняя игумения монастыря Дорофея. Она была прозорливой. Люди получали исцеление и у ее часовни. А матушка Агриппина — она дожила до ста лет — поведала о своем исцелении от иконы Спасителя, которую пронесла на своих плечах от монастыря до Высокова.

— Матушка мне завещала: «Ты, Зинаида, ухаживай за Спасителем». Когда я промыла икону, как меня научили, открылась краска, икона будто только написана. За матушкой Анной я ухаживала четыре года: пол у нее мыла, пеленки стирала… Преставилась она в 84 года. А матушка Марина умерла в 95. 

В 1988 году Церкви передали Староярмарочный собор. На праздничном молебне после поднятия кре- стов Зинаида подошла к владыке Николаю под благословение, а он вдруг: «Благословляю тебя на должность старшей алтарницы в этом соборе». Она испугалась, даже заплакала. «Не пойду! — говорит. — Я к своей церкви привыкла». — «Как не пойдешь? Послушание превыше всего». 

Послушание алтарника — трудное и в то же время благодатное. Следить за порядком и чистотой в алтаре и помогать во время богослужения. Облачить священников, подать им все необходимое, чистить и заправлять кадило, раздувать угли. В те годы алтарничали и женщины. Алтарница должна была быть или вдовой, или незамужней, и не моложе 60 лет. Нелегко было найти таких.07

В Высокове, где Зинаида проработала уже 10 лет, все было налажено, а здесь, в Староярмарочном... Холодно, сыро, крыша течет, в рамах — щели, колонны закрыты кирпичом, в алтаре — разруха и ничего, кроме иконы Спасителя. Работать пришлось за всех: алтарников, чтецов, певчих, уборщиц, маляров. Даже поесть первые годы было негде. Грели чайник на клиросе, брали с приноса хлеба, и снова за работу. Приходили к шести, уходили в девять вечера. Владыка их жалел и уважал: «Ну, матери, потерпите».

Вот когда Зинаиде снова пригодились знания металлических покрытий и их свойств. Вся утварь и богослужебные предметы — в основном медь и латунь, и надо было правильно подобрать чистящее средство, чтобы их не испортить.

— Владыка, бывало, приедет на праздник, а у нас все сияет: «Как позолочено у вас в алтаре», — удивлялся он. Любил, чтобы все было просто: облачения — однотонные, ризы — скромные, стены — бледно-голубые. И нас журил, если мы перестараемся. А нам ведь все хотелось, чтобы с розами, бахромой и рюшами.

Порядок у матушки Зинаиды был и в храме, и в бумагах. Она и учет вела, и складом заведовала. Каждый месяц отчитывалась перед старостой за облачения, утварь, вино, посуду, ковры. Сама подбирала помощников. А еще восемь лет ездила к владыке Николаю в резиденцию убираться. И никому не говорила. Трудилась у него в саду и в огороде, сажала цветы, ягоды.

Вместе с ней в Староярмарочном трудились ризничная Софья, что весь храм обшивала, Людмила, инокиня Надежда (тогда Катерина) и мать Феодора (прежде Нина), которая сейчас подвизается в Крестовоздвиженском монастыре, в живых только она осталась. Про каждую матушка вспоминает с теплом, глаза тут же краснеют и наполняются слезами:

— Все они, несмотря на годы, девицы были, преданные Богу и храму. Все мы наш храм очень любили, а сейчас я молодым прихожанам внушаю, чтобы берегли его, как самое дорогое.

Терпением скорбей

Через год после открытия собора, в 1990 году, мать Зинаида получила двойной перелом: поскользнулась прямо в храме. Из больницы вернулась с искусственным протезом и на костылях, но по-прежнему была старшей и работала на равных со всеми: убиралась в алтаре, чистила семисвечник, мыла стены и окна, стирала и гладила облачения. Жаловалась владыке Николаю, мол, не могу работать.

13— А ты, мать, не работай, — уговаривал он. — Ты только находись в алтаре и за всем приглядывай.

Да разве усидишь на месте. Все равно трудилась. И владыка Евгений, преемник Высокопреосвященнейшего Николая, тоже не освободил от послушания: некем было заменить, держались за каждого человека.

Пятнадцать лет матушка чуть не летала на костылях. Сама поднималась на третий этаж в свою домашнюю келью. Потом новые скорби. С 2005 года осложнения за осложнениями, операции, бесконечные перевязки, уже на обе ноги. Перед самой выпиской, на Покров Божией Матери, матушка сломала и вторую ногу — сложный перелом бедра в четырех местах. За что? Почему? На мой безмолвный вопрос отвечает:

— Я очень грешная, да и у родных: сына и се- стер — грехов немало. Вот и страдаю. Значит так надо. Алтарь — второй Иерусалим. Все делаешь в нем, как войдешь, со страхом Божиим и поклонами. Но ведь мы же из мира приходим. И споры, и разговоры бывали. Видимо, я набрала много грехов. И Господь давал снова потерпеть скорбь.

Постриг по послушанию

Монашеского подвига мать Зинаида никогда не чувствовала себя достойной. Иночество, а затем мона- шество ей пришлось принять вопреки своей воле. Однажды владыка Николай сказал алтарницам Высоковской церкви Зинаиде и Таисии: «Надо вам, матушки, принять иночество». — «А что это такое, святый владыка?» — «Это жизнь по монашеским правилам. Дерзайте».

Зинаида приняла постриг зимой, в праздник Знамения Божией Матери, от игумена Иннокентия (Самылкина), за 200 километров от Горького, в Урене. И никому об этом не сказала. Целых 25 лет ни сын, ни родственники не знали, что она приняла иночество. Апостольник под платок повязывала, и даже в храме никто не догадывался.

Постриг в мантию тем более не входил в ее планы. Какое там: одно испытание за другим — спастись бы терпением скорбей. 2006 год. Спустя девять месяцев тяжелой реабилитации после осложнения на костях ног. Матушка лежит в своей кровати и делает упраж- нения, чтобы частично восстановить их подвижность: по триста раз на каждую. Отсчитывает по четкам и молится. И вдруг, как снег на голову, звонок и голос архимандрита (тогда игумена) Тихона (Затёкина), наместника Печерского монастыря: «Матушка, готовься. Завтра буду тебя по- стригать в монахини, владыка Георгий благословил». Свое новое монашеское имя она тоже узнала только во время пострига: «Нарекаешься в честь преподобного Серафима Саровского…»04

Хотя знаки от Господа были задолго до этого. Первую весточку о будущем призвании она получила из Дивеева. Однажды она лежала в 9-й больнице, а по соседству лечились дивеевские сестры (в то время в Дивееве еще не было больницы).

— Захожу я к ним в палату, опираюсь на клюшку, а схимница Анисия и говорит: «Батюшка Серафим идет!» — и курит на меня ладаном. Каждый день заходила к ней в палату, а она знай свое приговаривает: «Батюшка Серафим идет»…

Приезжаем как-то в Пюхтицы, как раз ко всенощной, заходим в храм. Меня встречает монахиня небольшого роста, и сходу: «А ты не желаешь быть монахиней?» Я тогда месяц в монастыре прожила, а после Рождества туда приезжал будущий Патриарх, митрополит Алексий (Ридигер). Такая служба была! Меня пригласили на праздничный обед. Игумения Варвара, настоятель, сестры и гости обители. Семинаристы из Петербурга все колядки поют. Трапеза из семи блюд, напитки… Я не ела, меня слезы одолевали: грешный человек, недостойный, а на такой обед попала. Как в раю!

Сейчас матушке Серафиме 93 года. Монашеское правило она до сих пор творит на ногах. Опирается на ходунки и совершает нелегкие шаги по комнате. Читает 150 «Богородиц» Помощнице и Покровительнице во всех ее бедах и 100 молитв Серафиму Саровскому, своему небесному наставнику. Живет она одна, но ее не забывают. Семинаристы приходят к ней как домой.

— Я их чаем напою, угощу чем. После выпускного вечера они приходили ко мне прощаться. Я им дала по пирожку да книжечку на память, благословила… Привезут меня в храм, поставят под иконы святителей, я и молюсь. Какая я уже теперь алтарница, только в душе. Потрудилась и на заводе, и в храме, и всегда «Слава Богу за все!» повторяла.

Марина Дружкова
Фото из архива матушки Серафим

Всегда в храме. Искушения и будни первой алтарницы Староярмарочного собора // Моя надежда. Православный женский журнал №3(43) 2017. Нижний Новгород: НП ПЦ "Глагол"