Незаметная для посторонних глаз тайная жизнь в Дивеево // Сайт Московского Сретенского монастыря (5 ноября 2021)

Сегодня, 5 ноября 2021 года, исполняется 40 дней со дня преставления ко Господу замечательной иконописицы и художницы Наталии Петровны Ермаковой. Более 20 лет она восстанавливала фрески и писала иконы в Донском монастыре Москвы. А еще успела поработать в Голландии, Франции, Бельгии, Греции и Израиле, – и всюду в этих своих рабочих поездках снимала фильмы. Это воспоминания Наталии Петровны о ее поездках в Дивеево, куда в те, 1980-е годы еще мало кто выбирался.

01

У матушки Фроси
В начале 80-х годов я полюбила ездить в отпуск в Дивеево, где в начале XIX века преподобный Серафим Саровский основал девичий монастырь. После революции процветающий Дивеевский монастырь был закрыт, монахинь разогнали, иконы сожгли, в храмах сделали склады. Преподобный Серафим предсказывал это, говоря, что придет антихрист, кресты с храмов посшибает, всех разгонит, но последняя монахиня дивеевская доживет до нового расцвета монастыря. Примерно в 1926 году дивеевские монахини разобрали иконы и святыни и, переодевшись в мирское, разбрелись по России. Но когда умирала какая-нибудь монахиня, хранящиеся у нее святыни передавали оставшимся в живых монахиням.

К 1980 году в живых осталось только три монахини, одна из них Евфросиния – в постриге Маргарита – жила на окраине Дивеева в маленьком домике с подслеповатым единственным окошком, глядящим в палисадник с большим кустом сирени. В изголовье ее кровати стояла большая, в рост икона преподобного Серафима, он был хозяином здесь. Лик преподобного был живой, глаза его видели приходящих насквозь.

Охота на православных паломников
Недалеко от Евфросинии на той же улице жила благочестивая женщина Евдокия, она переехала сюда из Сергиева Посада. Несколько лет назад она потеряла единственного сына, и кто-то из Лавры благословил ее продать дом в Посаде, купить в Дивееве и принимать паломников. Это было трудное послушание, потому что часто приезжали больные люди, особенно тяжело было с душевнобольными, приезжавшими в надежде исцелиться. Дом у нее был мудро устроен: вдоль стен были прибиты брусья, на которые в случае нужды клали длинные дубовые доски, на которых спал народ. Когда паломников было немного, лишние доски складывали друг на друга вдоль стены. Укрывались одеялами, которые Евдокия нашила из старых пальто. В одеялах было много блох, от которых мы избавлялись только вернувшись в Москву. Окна завешивались одеялами, чтобы соседи не видели и не писали доносов. Входили и выходили из дома не на улицу, а через задний двор, огородами. Соседи все были очень враждебно настроены, пьяные мужики неутомимо поносили христиан отборным матом. Евдокию то и дело дергали в милицию: кто у вас ночует, почему? Помимо милиции в Дивееве было очень много гэбэшников, 2–3 в пределах видимости, может быть, из-за близости засекреченного Сарова. Милиция и кагэбэшники развлекались охотой на правос02лавных паломников.

Я ездила в Дивеево несколько раз, то с Алешей, потом с Лёлей Хинкис, а в другой раз с Марией Витальевной, Олей Ерохиной, Катей Заваловой и Валей Романовой. Останавливались мы у Евдокии, а была я все время у Евфросинии. Потом, уже в начале 90-х, я ездила с отцом Александром Киселевым и его матушкой, им после Америки было очень трудно в русской деревне без удобств, но они так почитали Серафима Саровского, что все вытерпели.

03Мелкая месть старушкам
А в те глухие советские времена в Дивееве незаметно для посторонних глаз шла тайная жизнь, которая мне понравилась. Из Нижнего Новгорода приехали в Дивеево православные мужчины. Я их видела: красивые, светловолосые, с небольшими бородками, здоровые, загорелые ребята, и не в первый раз уже приезжали. Спросили у матушки, чем помочь, она сказала, что вот мостки у родника опять сломали, приходится далеко обходить. Ребята неделю поработали и поставили в глухом лесу новый пешеходный мост через речку Саровку. Денег они, конечно, не брали, сделали и уехали. Неделю мы радовались – дорога вдвое сократилась! А через неделю пришли, а все столбики подпилены, мост осел в воду. Я старушкам говорю – может, по нему можно еще пройти, а иначе километров восемь обходить. Я разулась и благополучно прошла по мосту, держа в руке свои сандалии. Старушки разулись, но обувь не понесли, а только сами перешли, и вот мы у родника. Не успели мы допеть акафист, как к тому берегу подъехал газик, вылезли трое милиционеров и стали нам кричать, чтобы мы «прекратили безобразия». Мы продолжали петь, понимая, что ноги мочить они не будут. Тогда они сбросили в речку всю старушечью обувь, пришлось нам прерваться и ловить плывущие туфли. Они еще поругались, покричали, да и уехали, а мы спокойно помолились, искупались в роднике, все было хорошо! Не успели мы допеть акафист, как подъехал газик и милиционеры стали нам кричать, чтобы мы «прекратили безобразия»

Часа в 4 утра…

Я ночевала у Евдокии, а утром шла к Евфросинии, там хорошо было молиться в ее полутемной комнатушке. За русской печкой сидела еще одна монахиня, она ходить не могла, «обезножела», и читала помянники Дивеевского монастыря. Это была большая стопка тетрадей с именами, за которые внесли когда-то деньги. Только до революции в монастыре было больше тысячи монахинь, они и читали эти тетради, а сейчас осталась одна в темном углу, и с утра до ночи читает эти помянники.

Утром Евфросиния «вычитывала» Литургию, опуская то, что должен читать священник. Бывало, что приезжал какой-нибудь священник, тогда он служил.

Приезжали паломники, не тысячи, как сейчас, а человека 3–4. Ночью ходили по Канавке, потому что днем там хватала милиция. Знаменитая Канавка вокруг монастыря, которую начал копать еще преподобный Серафим, в те годы была полностью изгажена, она была сравнена с землей, на ней стояли сараи, помойки, деревенские туалеты. Часа в 4 утра, в предрассветные сумерки, когда сон у милиции особенно сладок, мы проходили гуськом по Канавке, читая каждый про себя «Богородице Дево, радуйся» и сквозь грязь помоек и туалетов ощущая святость этого места.

04Святыньки чудотворца и трапеза для медведя

В домике Евфросинии хранились вещи преподобного Серафима: горшок, в котором он запаривал траву сныть, поручи, тяжелый железный крест с цепями и кожаная рукавица.

Приезжают паломники, в сенях разуваются, с молитвой заходят, матушка достает и ставит на столик святыни, все на коленях читают акафист преподобному, потом прикладываются к святыням, причем горшок можно было надеть на голову, в горшке слышался негромкий гул, как в улье, и появлялась некая легкость в голове, а если болела голова, то проходила. Потом гости доставали свои припасы, и все садились пить чай. Матушка спрашивает: «На родник дорогу знаете?» Они говорят: «Нет». Она смотрит на меня, я отвечаю: «Отведу, матушка», – и так изо дня в день. А мне хотелось нарисовать родник акварелью, чтобы потом дома рисовать его на камешках, собранных на этом роднике. И никак это не удавалось из-за паломников. И вот уже мне завтра уезжать, а тут опять паломники. Взяла я краски с собой, а им говорю: «Вы дорогу запоминайте, назад одни пойдете». В одном месте у сосны оторвалась большая ветка, и на оставшемся стволе при некоторой доле воображения можно было увидеть сгорбленного старика с палкой – нерукотворная икона батюшки Серафима. Пришли мы на родник, прочитали акафист преподобному, искупались в роднике, где он впадает в Саровку. Потом отошли и под тенью деревьев, растущих посреди большой поляны, поели то, что было с собой. А остатки еды оставляли на пеньке «медведю». И интересно, что, когда я каждый день приходила туда, вчерашние остатки всегда были съедены, а в сырую погоду на грязи я видела медвежьи следы, знакомые мне по Камчатке. Да и что удивительного – кругом стоял дремучий лес Мордовского заповедника, конечно, медведи приходили и к батюшке Серафиму, и к нам.

05…и как бы и преподобный Серафим был рядом

Поев, мы расстались – старушки пошли назад, к автобусу, а я вернулась к роднику. Для начала я постирала с себя белье ниже по течению и развесила его на кустах. Только я вытащила краски, чтобы рисовать, как незаметно пришла темная туча, началась гроза. Мне терять было нечего, в купальном костюме я стала прибираться вокруг родника, собирала мусор, разбитые банки, лазая под проливным дождем по довольно крутому склону. Но было не страшно, а радостно, и как бы и преподобный Серафим был рядом. Прошло много времени, гроза перешла просто в дождь. Был один получасовой перерыв, но только я взялась за краски, дождь опять припустился. На срубе родника мокли помидоры, хлеб, вареные яйца. Я говорю: «Отче Серафиме, благослови, я поем это», – и подкрепилась.

Часов у меня не было, но уже надо было возвращаться. Я выжала свою одежду и пошла пока без нее, а подходя к деревеньке, одела мокрое на себя. Идти было около часа. Когда я вышла на шоссе к автобусной остановке, дождь, наконец, кончился. На остановке никого не было, последний автобус уходил в Дивеево часов в восемь. Тут в просвет выглянуло, наконец, солнце, и я поняла, что уже больше восьми, автобус ушел. Дул холодный ветер, чтобы не замерзнуть, я пошла по шоссе в сторону Дивеева, потом меня нагнал мотоциклист с коляской, и, хотя он вез меня всего полчаса, вот тут я закоченела совсем. Когда я добралась до дома, то, никому слова не сказав, забралась в постель и тут же заснула.06

Проснулась утром, слышу, Евдокия говорит: «Наталья-то не вернулась, наверно, заночевала в деревеньке из-за грозы». Тут я подала голос, что я вернулась. Позавтракав, я распрощалась с матушками и вернулась в Москву. Я заболела после этого, но не простудой, что было бы естественно, а как-то иначе. У меня вздулись все лимфоузлы, и я еле ходила от слабости. Так продолжалось долго, около года, потом стало постепенно проходить.

Я привезла в Москву несколько камней, собранных у родника, год их сушила, а потом нарисовала на гладкой стороне преподобного Серафима. Один я подарила отцу Александру, он и сейчас стоит у него в кабинете.

Матушка отрезала мне кусочек черной мантии преподобного Серафима, я вставила это в нашу домашнюю икону Серафима Саровского.

Сбывшееся пророчество
Именно на матушке Евфросинии сбылось пророчество батюшки Серафима – только она одна дожила до перестройки и возрождения Дивеевского монастыря. Скончалась она в 1997 году на 97-м году жизни, передав хранящиеся у нее святыни возрожденному монастырю. Сейчас в Дивееве все храмы открыты, Канавка восстановлена, обсажена цветами, по ней проходят ежедневно тысячи паломников. А местным жителям вообще привалило счастье – они за плату пускают к себе на ночлег паломников и рассказывают о чудесах батюшки Серафима. Именно на матушке Евфросинии сбылось пророчество батюшки Серафима.

Не знаю, как к такому повороту событий относятся пенсионеры КГБ, которых в Дивеево было великое множество. Идешь по улице, подходит человек в штатском: «Ваши документы». Покорно отдаешь паспорт, тот его внимательно изучает, переписывает. Я говорю: «Вон стоит ваш человек, только что меня проверял». Следующий вопрос: «Зачем вы приехали?» Отвечаю: «Приехала в отпуск, а что, нельзя?» Дальше спрашивает: «У кого вы остановились?» «Еще не нашла, у кого». Он обещает сообщить по месту работы, – пожалуйста, сообщайте, это меня не тревожит.

Теперь, наверное, бывшие кагэбэшники стали православными и покаялись в прошлых грехах, а может, и даже скорее всего, они это грехом не считают, «а если что не так, не наше дело, как говорится, Родина велела…»

 

Подготовила Ольга Орлова

Наталья Ермакова
5 ноября 2021

 

Публикуется по: